Королевский убийца [издание 2010 г.] - Робин Хобб

— Это философия, шут. У меня никогда не было времени изучать такие вещи.

— Нет, Фитц, это жизнь. И у всех есть время думать о таких вещах. Каждое создание в нашем мире должно думать об этом каждое мгновение, пока бьется его сердце. Иначе какой же смысл вставать каждый день?

— Шут, это для меня слишком сложно, — сказал я с некоторой неловкостью. Я никогда не видел его таким страстным. Никогда не слышал, чтобы он говорил так прямо. Как будто бы я размешал золу и вдруг обнаружил сияющий в глубине уголек. Он горел слишком ярко.

— Нет, Фитц. Я понял это через тебя. — Он протянул руку и легонько похлопал меня Крысиком. — Ключевой камень. Ворота. Перекрестки. Изменяющий. Ты был всем этим и продолжаешь быть. Когда бы я ни подходил к перекресткам, когда бы запах ни слабел, если я прижимаю нос к земле, лаю и нюхаю, я чувствую только один запах. Твой. Ты создаешь вероятности. Пока ты существуешь, будущее можно направлять. Я пришел сюда ради тебя, Фитц. Ты та нить, которую я дергаю. По крайней мере одна из них.

Я ощутил внезапный холод предчувствия. Что бы он ни собирался сказать, я не хотел этого слышать. Где-то далеко раздался слабый вой. Волк, подающий голос среди дня. Дрожь пробрала меня, и волосы поднялись дыбом.

— Твоя шутка удалась, — сказал я, нервно посмеиваясь. — Мне следовало быть умнее и не ждать от тебя настоящей тайны.

— Ты. Или не ты. Ось колеса, якорь, узелок на нитке. Я видел конец мира, Фитц. Видел его вытканным так же ясно, как мое собственное рождение. О, не при твоей жизни, даже не при моей. Но будем ли мы счастливы, узнав, что живем в сумерках, а не глубокой ночью? Должны ли мы радоваться тому, что мы будем только страдать, а наше потомство испытает пытки проклятых? Неужели мы не будем действовать?

— Шут, я не хочу слышать это.

— У тебя был шанс отказать мне. Но трижды ты требовал тайну и теперь услышишь ее. — Он поднял свой скипетр, как будто обращался к Совету лордов Шести Герцогств. — Падение королевства Шести Герцогств было камнем, породившим оползень. Лишенные душ двинулись оттуда, распространяясь, как поток крови по лучшей рубашке мира. Тьма пожирает все и никогда не пресытится, пока кормится сама собой. И все из-за того, что пала династия Видящих. Таково будущее, каким оно соткано. Но подожди! Видящий? — Он склонил голову набок и уставился на меня, нахохлившись, как взъерошенная ворона. — Почему они так называют вас, Фитц? Что такое мог увидеть твой предок, чтобы получить это имя? Сказать тебе, как это произошло? Само имя твоего рода — это будущее, которое протягивает к вам руку и называет вас тем именем, которое когда-нибудь заслужит ваш дом. Видящие. Путеводная нить, ведущая мое сердце. Будущее тянется к вам, к вашему дому, туда, где линии вашей жизни пересекаются с моей жизнью, и называет вас Видящими. Я пришел сюда, и что я обнаружил? Один Видящий, лишенный имени. Не названный ни в какой истории, прошлой или будущей. Но я увидел, как ты взял себе имя, Фитц Чивэл Видящий, и я прослежу, чтобы ты заслужил его. — Он придвинулся ко мне и схватил меня за плечи. — Мы здесь, Фитц, ты и я, чтобы изменить будущее мира. Чтобы протянуть руку и удержать на месте крошечный камешек, который может увлечь за собой огромную глыбу.

— Нет. — Ужасный холод сковал меня изнутри. Я затрясся. Зубы мои начали стучать, яркие пятна света засверкали перед глазами. Припадок. Сейчас у меня будет очередной припадок. Прямо здесь, перед шутом. — Уходи! — закричал я, не в силах вынести этой мысли. — Уходи. Сейчас же! Живо. Живо!!!

Я никогда раньше не видел шута таким потрясенным. Он изумленно открыл рот, обнажив мелкие зубы и бледный язык. Еще мгновение он держал меня, потом отпустил. Я не думал о том, что он может чувствовать при моем внезапном взрыве. Я распахнул дверь, указал на нее, и он исчез. Я захлопнул ее, запер и поплелся к своей кровати, а темнота, волна за волной, накатывала на меня. Я упал на покрывало лицом вниз.

— Молли, — крикнул я. — Молли, спаси меня! — Но я знал, что она не может меня слышать, и одиноким погрузился во тьму.

Яркий свет сотен свечей, хвойные гирлянды, остролист и голые черные зимние ветки, увешанные сверкающими сахарными украшениями, радовали глаз. Перестук деревянных мечей кукольников и восхищенные восклицания детей, когда голова принца Полукровки на самом деле отлетела от туловища и, описав широкую дугу, пронеслась над толпой. Меллоу Сладкоголосый распевает непристойную песню, а его пальцы перебирают струны. Волна холода окатила нас, когда огромные двери распахнулись, и новая группа веселящихся вошла в Большой зал, чтобы присоединиться к нам. Медленно я начал понимать, что это уже не сон, а Зимний праздник и я благодушно брожу по залу, вежливо улыбаясь всем, но никого не видя. Я медленно моргнул. Я ничего не мог делать быстро. Я был закутан в мягкую шерсть, я плыл, как оставшийся без команды корабль в ветреный день. Упоительно сладкая дремота навалилась на меня. Кто-то коснулся моей руки.

Баррич, нахмурившись, спрашивал меня о чем-то. Его голос, всегда такой глубокий, с трудом доходил до меня.

— Все хорошо, — спокойно сказал я ему, — не волнуйся, все хорошо. — Я проплыл мимо него, уносясь вместе с толпой.

Король Шрюд сидел на троне, но теперь я знал, что он сделан из бумаги. Шут сидел на ступеньках у его ног и сжимал свой крысиный скипетр, как ребенок сжимает погремушку. Вместо языка у него был меч, и когда враги короля подходили поближе, шут разрубал их на куски, охраняя бумажного человека на троне.

И тут были Верити и Кетриккен, на другом помосте, оба красивые, как кукла шута. Я увидел, что оба они сделаны из холода. Мне стало так грустно, я никогда не смогу заполнить ни одного из них, но они оба такие ужасно пустые. Регал подошел поговорить с ними, и он был большой черной птицей. Не вороной, нет, не такой веселой, как ворона, и не вороном, в нем не было живого ума ворона, нет, несчастным стервятником, кружащимся, кружащимся и мечтающим о них как о добыче, которой можно поживиться. От него пахло падалью, и я прикрыл рукой рот и нос и отошел.

Я сел на каменную приступку у камина рядом с очень счастливой хихикающей девушкой в синих юбках. Она стрекотала, как белка, и я улыбнулся ей, и скоро она прислонилась ко мне и начала петь смешную песенку про трех молочниц. Там были и другие, они сидели и стояли у очага и весело подпевали ей. Мы все смеялись, но я плохо понимал почему. Ее рука была теплой, она так небрежно лежала на моем бедре.

Брат, ты сошел с ума? Ты наелся рыбьих костей, тебя сжигает лихорадка?

— А?

Твое сознание затуманено. Твои мысли бескровные и больные. Ты двигаешься как во сне.